холодная южная женщина
Пустота неизбежна – дырка уже проплавлена, острой стеклянной трубочкой, горячей от космического огня, он улетал ракетой, дымил на полкомнаты, смола вытекает постепенно, оставляя чистые мыски остро выскребанными красной тёркой, ею до этого чистили картошку, она тоже лежала в земле, и мне придётся, не так скоро, как хочется, но я дождусь, я умею ждать, проверяю это на себе, живой, уже не первый месяц, но решительность уходит. Вытекает, со слезами и прочими отходными жидкостями, всё так скоро закончится, в понедельник, а он, как полагается, начался в субботу, в соседней комнате четыре человека и все небезразличны, заставили меня сорваться и кричать, не объяснить всем никогда, что это убивает, что (это дурацкое слово) депрессия приходит неожиданно, легче, конечно, это называть полной подавленность, ненавистью к себе, а Соби говорил про Рицки-куна что детскость – это неумение ненавидеть, но я тоже не умею, пока, других, это такая слабость и желание плакать, закрыться, а тут не то что в туалете, и между комнат никаких дверей – не скрыться, не убежать, и дождливая осень пугает, мокро, темно, тоскливо, выть бы на луну, а её не видно. Совсем не понимаю что мне нужно. Совсем ничего не понимаю.
Слезами не закрыться, в свитер не зарыться, головой, в предплечье, так совсем не легче, так не душит, но не кто не слышит, и совсем не понимает, ветер волосы сметает, обрезанные, пальцы переломанные – порезанные, сигареты обжигают пальцы – слоило ломаться? Надо было ещё давно отдаться и остаться, в пустой квартире, в обычном мире, но неймётся, слёзы душит, спина гнётся и от страсти выгибается – там, внутри, скоро что-то сломается, и, построившись длинными рядами, уйдут все мысли, в гости к маме, а она их накормит, и они там навсегда останутся, жить –не тужить, а я, наверно, брошу пить, и есть, и петь – и умру без голоса, с родным таким волосом, в руке крепко зажатым, и мне никто не будет провожатым, с пакетом на голове, как и в прошлом феврале, в пустой бетонной комнате, дежавю, вы помните?
Слезами не закрыться, в свитер не зарыться, головой, в предплечье, так совсем не легче, так не душит, но не кто не слышит, и совсем не понимает, ветер волосы сметает, обрезанные, пальцы переломанные – порезанные, сигареты обжигают пальцы – слоило ломаться? Надо было ещё давно отдаться и остаться, в пустой квартире, в обычном мире, но неймётся, слёзы душит, спина гнётся и от страсти выгибается – там, внутри, скоро что-то сломается, и, построившись длинными рядами, уйдут все мысли, в гости к маме, а она их накормит, и они там навсегда останутся, жить –не тужить, а я, наверно, брошу пить, и есть, и петь – и умру без голоса, с родным таким волосом, в руке крепко зажатым, и мне никто не будет провожатым, с пакетом на голове, как и в прошлом феврале, в пустой бетонной комнате, дежавю, вы помните?